Вчера будет война - Страница 55

– Кемпке, пристройся слева от него, веди домой. Я сзади. – Простая перестраховка, но Ordnung muss sein. Вряд ли «эмиль» выкинет какой-то фортель, но в случае чего сбивать очередной «мотор» будет он. «Право командира». Кенгуру, кенгуру… Кто же может летать с такой эмблемой? – Он недодумал. Кемпке, по неопытности, проскочил чуть вперед, а «эмиль» внезапно свалился на крыло, в полубочке прошив изо всех четырех стволов его борт. На полсекунды обер-лейтенант остолбенел, чуть не столкнувшись с отлетевшей от самолета его ведомого плоскостью. Проклятый «эмиль» уже пикировал вниз, стремительно набирая скорость. Черт, он уже под крылом, его не видно. Глубокий вираж, скоба! Откинуть скобу с гашетки! Где же он? Вот! «Эмиль» крутанул нисходящую петлю и уже идет вверх. Не достать – «фридрих» обер-лейтенанта потерял на вираже скорость, а враг стремительно, свечкой, набирал высоту – нет, не достать! Кемпке… Парашюта нет – заклинило фонарь? Скорости катастрофически не хватало, обер-лейтенант пытался уйти вниз – но одна из пущенных с переворота двух пушечных трасс «эмиля» дотянулась до кабины, и «Мессершмитт» перешел в беспорядочное падение.

Шестаков спикировал еще ниже, прижимаясь к самым верхушкам деревьев, и на бреющем погнал самолет на восток. На душе было погано. Казалось, после Испании представления о воздушном рыцарстве, если бы и были – испарились бы на раз. А вот поди ж ты. Да, ради отснятой пленки он бы пошел и не на такую… ммм… военную хитрость. Но новых звездочек на борту своего «ишака» он рисовать не будет.

* * *

Всем. ГРОЗА 29.
Шифрограмма Генерального Штаба РККА от 01:30 28 июня 1941 года по Московскому времени

– И что немцы? – Голиков смотрел на ответственного за операцию «техника-лейтенанта». Пачка еще мокрых снимков лежала на широком столе. Французские танки, надо же. Решили бить нас всем что есть. За окном была непроглядная ночь – двадцать восьмое июня началось полчаса назад. «Техник», уже с подполковничьими шпалами в петлицах, не спал почитай двое суток, его шатало.

– Немцы заявили решительный протест и потребовали немедленной выдачи перебежчика и самолета. Самолет мы им показали. Дежурное звено привело Шестакова прямо на аэродром Кобрина, и на посадке он удачно – для нас удачно – подломил шасси, так что самолет мы сожгли. Сам летчик не пострадал, ушибся только. Желания забрать самолет немцы не выразили.

– Странно. Я бы на номера в такой ситуации посмотреть не отказался. А если бы они выразили такое желание?

– Никаких уникальных номеров или других примет на сгоревшем самолете обнаружить невозможно. Особенно, если учесть, что над этим вопросом мы поработали еще в Москве. Напильником номера с картера двигателя спиливали.

– Надеюсь, сгоревший самолет вывезли?

– Так точно. Отправили с вывозимым из Кобрина оборудованием.

– Как решили вопрос с летчиком?

– Сказали, что пилот обгорел и в настоящий момент он находится в госпитале. Я «проговорился», что его допрашивает НКВД. Выразили готовность устроить им встречу в понедельник.

– И как они отреагировали на это?

– Настоящую истерику устроили. Требовали выдать им пилота немедленно. Мы сослались на то, что с НКВД очень трудно договариваться, ну а с врачами невозможно договориться вообще. Они вроде как выразили понимание. Правда, что такое НКВД, они не сразу сообразили. Вроде грамотные люди, а до сих пор – «ГеПеУ», «ГеПеУ». Предложили им подождать до понедельника в Кобрине. Вы бы видели, товарищ генерал, как они подскочили. Сбежали быстрее собственного визга. Но обещали вернуться.

– Значит, обещали. И вернутся, видимо, уже завтра. Сегодня пока на их стороне моторов не слыхать, – рука генерал-полковника похлопала по папке со свежими сводками, – а понедельника они у нас дожидаться не хотят. Значит, завтра. Со всем, что у них есть, заявятся. В общем, предварительную информацию от Шестакова я отправил наверх еще вчера днем. А подтверждение представишь Хозяину сам. Лично. Да, с Якушиным что?

– Нормально, товарищ генерал. Прошло как по маслу. Слетал, отснял, приземлился. На станции Радзынь ничего, кроме пустых платформ и вагонов, не обнаружил, но на грунтовой дороге, идущей от нее к лесному массиву, – многочисленные следы от гусениц. Если бы немцы танки не разгружали, а, наоборот, грузили – не было бы либо следов, либо платформ. На пленке, правда, следы неразличимы.

– Ничего. Этих кадров хватит, – Голиков разглядывал три сделанных подряд снимка, на которых тяжелый французский танк явственно выползал на эстакаду. – Тебя за организацию операции я представляю к ордену. А летуны о своих нехай сами заботятся. Не, ну Шестаков каков, а? Война еще не началась, а он уже счет открыл. Все, едем на доклад. После доклада – выспишься. Это приказ. Боюсь, спать вволю нам теперь долго не придется.

Подполковнику ГРУ повезло. Пожалуй, из командиров сравнимого ранга, проходящих службу в центральных органах РККА, выспаться удалось только ему. Волна лихорадочной активности шла сверху вниз. Собственно, первые признаки ее прихода прокатились сразу после получения радиограммы от «Тети Марты». Но теперь вал, распространяющийся от Кремля и Генштаба, шел большей частью, конечно, на запад. Пока.

Почти та же картина наблюдалась неделю назад, поэтому в армейских и хозяйственных низах тревожные телеграммы и прочие послания Центра вызвали массу мата. Так и не пришедший тогда хищник сделал свое дело – крики: «Волк! Волк!» воспринимались с изрядным скептицизмом. Нет, о прямом саботаже речи быть не могло – но всегда можно, сославшись на объективные причины, задержать десяток «ЗиСов»-цистерн с водителями у предколхоза, который чуть не плакал в кабинете зампотыла дивизии – мол, машины все забрали еще месяц тому, а чем воду на поля возить? Вы уж, товарищ интендант второго ранга, поспособствуйте, а уж колхоз в накладе не останется. И напряжение вроде как раз спало… Таких случаев, конечно, было немного, но курочка, как говорится, по зернышку.