Вчера будет война - Страница 101

101

Командир 16-й танковой дивизии выругался. Русские штурмовики обошли его позиции стороной. Ни один из восемнадцати оставшихся панцеров не был даже задет – но наступать на усиленную танками неподавленную оборону было опасно. Зверски опасно. Левую, потерянную четверть века назад, руку скрутило фантомной болью. Дурной знак. Их было мало, очень мало – фактически от всей первой танковой армии осталась только его дивизия, а от его дивизии – полторы роты. Остальные, кто уцелел, работали пожарными командами на севере и на юге, истаивая под русскими ударами, как сахар в кипятке. Одна надежда – что у большевиков здесь и сейчас не осталось боеприпасов. По крайней мере, рассветную атаку они отражали крайне экономно, он шестым чувством ощутил, с какой бережливостью засевшие на другой стороне поля иваны выпускают каждый снаряд. Конечно, он принял меры, чтобы так оставалось и впредь – разведбатальон его дивизии, единственная маневренная группа, которую он мог выделить, уже сообщил о блокировании дороги. А кому страшны русские танки, уже неделю кусавшие его дивизию за бока, когда они без снарядов?

* * *

Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами -
Степями, полями.
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Л. Ошанин, музыка А. Новикова

Сколько километров намотал Андрей по военным дорогам – уже не сосчитать. И почти всегда в колонне, то есть впереди маячит чья-то железная задница, да лес или поле сбоку уплывает за обрез окна. Рустам привалился к дверце, изо всех сил старается не спать. Зряшный труд, двое суток на ногах да за баранкой без перерыва. Всю ночь держался, а тут как рассвело – организм, подлюка, норовит взять свое. Броневик в двух десятках метров впереди уминает свежевыпавший снег надетыми поверх задних скатов гусеницами, башня чуть довернута на левый борт. Лес по обе стороны дороги снизу темный, поверху – в белом кружеве. Красиво, прямо не хуже, чем тогда, в сентябре… Как тогда…

Резкая вспышка из кустов, росчерк снаряда в борт. Броневик дернулся, съезжая в кювет. «Как тогда…» Руль влево, вторая, педаль газа в пол. Из кустов выламывается что-то длинно-серое. Лес взорвался очередями и хлопками гранат-«колотушек», где-то сзади грохнуло, осыпая снег с деревьев метров на сто в округе. Спасибо, ребята, простите и спасибо – немцы пару секунд ничего не видят из-за вызванных взрывом снежных потоков, вывози, родная! Мотор ревел, задок ощутимо водило по снегу, но рефлексы не давали перегруженной машине уйти в занос. Рустам уже стоял на подножке, целясь поверх распахнутой дверцы в серые фигуры, выскакивающие на дорогу. Наверное, у них было одно боевое вдохновение на двоих – два немца осели, третий не успевает поднять винтовку, ее вырывает ударом капота. Харя с расширенными глазами проносится за боковым окном, угол кузова бьет прямо по каске. Рустам развернулся на пятке, винтовка на борту кузова, в магазине «СВТ» еще шесть патронов, выстрел, выстрел, выстрел!

В зеркальце видно выползающий на дорогу сквозь потоки снега «ганомаг», пулеметчик ворочает свою бандуру. Ходу, милая! Я ль тебя не обихаживал, я ль тебе масло у танкистов не тырил? Очередь! Рустама на подножке уже нет, лишь красные брызги изнутри лобового стекла. Прости, товарищ, и спасибо. Очередь! Тяжело ударило в бок, но мы живы, мотор молотит ровно, руки пока крутят баранку. Еще немножко – и поворот. Осталось километров пять, там наши, там танки, им нужны снаряды. Очередь! Левая нога немеет, плевать, вторая передача – она для такой дороги в самый раз. Солнце? Глаза слепит, лес по сторонам уходит в дымку, остается только дорога. Чтобы поглядеть в треснутое зеркало, приходится ворочать легкой-легкой головой, все, немец за поворотом. Металлический звон в ушах, металлический привкус на языке. «В этих деревянных кабинах сидели железные люди». Прорвусь! Сзади глухо ухает, рвутся снаряды в кузовах. Кто-то жив – отстреливаются, во втором взводе кто-то таскает с собой «ДП», ага… Нет, это не солнце. В глазах темнеет, держись, Андрюха, держись! Глухой стук пулемета сзади – немец тоже прошел поворот, слава богу, дорога с осени в ухабах, пули идут выше. Еще поворот, левой ноги уже как нет, да и не надо. Из всех трех педалей сейчас нужен только газ. Скорость – километров двадцать, больше не дать, лишь бы дойти, еще километра три, ааа… черт, руль вправо, вправо руль! Чуть не унесло, руль тяжелеет, но мотор тянет. Лес уже багровый, это закат? «И едва не зашло на востоке», дорога все уже, сейчас она сомкнётся, еще поворот, пла-авненько, как учили… Батя, извини, я в столб врезался, крыло помял – нет, нельзя, на ремонт нет денег, зарплату на «Полюсе» не платят полгода. Железный гроб сзади поотстал, хорошо! Опять несет влево… Так точно, товарищ старшина, водовоз! Темнеет, ночь. Это плохо, это нельзя! Ночью меня не найдут танкисты. Танкисты… Танкисты. Вспышка справа!

– Гольдман! – Давид резко обернулся, оторвав взгляд от леса, за которым что-то застрочило-заухало. – У тебя снарядов сколько?

– Два бронебойных, три ОФ.

– Запасливый. Так, прошвырнись по дороге. Не дай бог там нашу колонну потрошат. Только осторожнее, на рожон не лезь. Мухой!

Давид нырнул вниз, захлопнув широкую крышку башенного люка, щелкнул тангентой ТПУ.

– Леша! Давай вдоль дороги, по левой опушке. Саня, башню на правый борт градусов тридцать, заряжаю бронебойный.

Все оставшиеся снаряды были под рукой, Давид закинул в казенник девятикилограммовую чушку и опять вынырнул из башни, выглядывая из-за тяжелой крышки. Да, риск поймать пулю, но танк в лесу слеп, нужно использовать каждый шанс.

101